Сатана

Когда работаешь в лагере достаточно долгое время, и успел пройти все стадии от вожатого и методиста до руководящей должности, кажется, что удивить или обескуражить тебя не сможет никто и ничто. Ну правда, ты видел всё: и конфликты амплитудой от комедии до трагедии, и несчастную любовь, и счастливую любовь, и побеги, и драки, и непонимающих родителей и всё на свете. Но в один из осенних заездов приехала она и поставила жизнь лагеря с ног на голову, повергла в шок и панику вожатых и в первый же час пребывания в отряде обидела всех, кого можно. Вожатые очень быстро  между собой прозвали  её «сатана» и требовали на планерках вызвать экзорциста.   

«Сатану» звали  Аня, ей было 7 лет. Милейшее создание с ангельской улыбкой… она была такой до тех пор, пока что-нибудь не выводило её из равновесия. А поводов была масса: и случайно задевший проходивший мимо паренек, и невкусная каша, а чаще — реакция соотрядников на её же шалости. Из равновесия Аня выходила бурно: с криками, неприличными словами, слезами, падением на пол, побегами босиком из корпуса. В процессе истерики все, кто оказывались вокруг, были оплёваны, покусаны, побиты и поцарапаны, унижены и  оскорблены. Ребёнок впадал в состояние истерики, из которой выводить её было очень трудно. Вожатые в шоке, дети жалуются, администрация звонит родителям Ани и в органы опеки, чтобы получить хоть какую-то консультацию. «Опека» разводит руками, опекуны избирают позицию «лучшая защита — это нападение» и начинают обвинять, что лагерь довёл ребёнка до истерики. Аня быстро становится всеобщим стихийным бедствием (истерики часто возникали в «общественных местах», например, в столовой) и уже во второй день смены попадает ко мне в кабинет на руках у покусанного ей вожатого. Сажусь к ней, крепко обнимаю, глажу по голове… Сначала вырывается, потом смягчается. Взгляд озлобленного волчонка постепенно меняется на взгляд обиженного и очень несчастного ребёнка. Плачет… «Хочешь порисовать?» — спрашиваю её. Машет головой, не поднимая на меня взгляд. Достаю из ящика припрятанные новенькие акварельные карандаши, заговорщическим тоном говорю: «Никому эти карандаши не давала, с тобой – поделюсь!» В глазках проблеснул огонёк озорства. Порисовала минут 15, успокоилась, разулыбалась. Спрашиваю: «В отряд пойдёшь?» Она — «Нет, можно я с тобой посижу?». Можно! Посидели до ужина, отвела её в столовую, после столовой – опять ко мне. Болтали, рисовали, лепили, шутили… Выяснилось, что она 11й ребёнок в приёмной семье. Понимаю: для ребёнка само нахождение в коллективе – стресс. Вожатым на планёрке даю указания: «Чувствуете, что «пахнет жареным» — сразу ко мне её!» Вожатые с удовольствием выполняли указание, тем более что нахождения её в отряде хватало максимум на 2 часа. Снова истерика, снова крики, снова ко мне.  Мне тоже достаётся, меня тоже трясёт, но оставляю у себя, обнимаю, успокаиваю. Когда она одна – золотой ребёнок! Посидит часок – другой, запросится в отряд – увожу. И так день за днём. Ходим с ней на обходы, вместе пишем сценарии, вырезаем, лепим, рисуем.

Однажды перед отбоем звонит вожатая младшего отряда: «Аня бесится в холле, мешает спать другим детям! Помогите!»  К слову сказать, вожатые работали хорошо, старались наладить контакт, как могли. И это им удавалось. Просто Аня требовала отдельного и 100%-го внимания, а специально прикреплённого вожатого поставить на отряд было невозможно, да и не правильно. Прихожу в отряд, отправляю проказницу в душ, параллельно проводя воспитательную беседу с другими ребятами. Ребёнок помылся, забрался к себе на 2й этаж двухъярусной кровати, желаю ей спокойной ночи. Она просит рассказать ей сказку. Сажусь на нижний ярус, начинаю на ходу сочинять историю про принцессу  и единорога и чувствую, как моего затылка касается маленькая ручонка и начинает тихонечко теребить мне волосы. Сердце сжимается, продолжаю рассказывать сказку, пока ручонка не становится неподвижной. Не дыша встаю, смотрю на неё – улыбается во сне. «Бедный, маленький ребёнок, что же ты пережила в свои 7 лет?»
В день разъезда было холодно не по осеннему, около -30 градусов мороза .

Рассаживаю детей в автобусы, расписываюсь у инспектора ГИБДД и запрыгиваю в автобус с младшим отрядом. К концу смены Анечка адаптировалась, лепить и рисовать стала на кружке, выступала на сцене, стала гораздо веселее,  почувствовала видимо, что здесь ей желают ей добра и приводить её ко мне стали гораздо реже. Чаще  я сама забегала  пообниматься или поболтать. Тем не менее, в автобусе Аня видит меня и  тут же ныряет мне подмышку. Вижу, что ребёнок замёрз, прижимаю её к себе.  Так и едем до самого города, молча.

Забирал Анечку её приёмный папа. На такого посмотришь и  сразу понимаешь: «с ним не забалуешь». Это было видно и по глазам Ани: растерянным и немного испуганным. Родители быстро разбирают детей, закутывают их потеплее и волокут к машинам. Папа решил проверить сумку Ани и не узнал её вещи. Разъезд – дело суетное и я не сразу поняла, что происходит. Вижу, уже на почти пустой площади посиневшую от холода Анечку с опекуном, нервно колдующим над сумкой. Вожатая оправдывается: « Все вещи – Анины, я  лично помогала их разбирать и  укладывать и знаю, что она ходила в них всю смену». Кое-как в два голоса его убеждаем, чтобы он хотя бы завёл ребёнка в тепло или проверил всё дома. Подхожу к Анечке, говорю: «Ну что, пока?» Обнимаемся.  В глазах обеих застывают слёзы.  Достаёт из пакета куклу, которую похоже утащила из методкабинета, отдаёт мне. И говорит: «Это тебе, это — Аня!»
Детей очень быстро разобрали, а я так и стояла с куклой Аней в обнимку на площади, совершенно без сил, с застывшими слезами в глазах.

В этой истории мало чуда и даже для написания методички для будущих вожатых этот опыт вряд ли используешь. Но после неё моя жизнь никогда не будет прежней! Анечка вернулась в свою большую семью, а я вернулась в лагерь, ждать новых ребят. Но вернулась  уже другой. На полочке в моём кабинете до сих пор стоит кукла Аня и напоминает мне о том, что только искренние чувства, интерес и любовь является ключиком к сердечку даже самого сложного  несчастного ребёнка.

Через 2 года Аня вернулась к нам в лагерь. И теперь она не проводит время у меня в кабинете, ей хорошо и в отряде, с вожатыми и другими ребятами! Она подросла, стала немного спокойнее и точно знает, что здесь её любят, и если ей будет нужно – она всегда получит заботу и поддержку.